Птицы улетали на юг.
Молодой король чувствовал себя нехорошо, но равно его обязанности и его характер не позволили ему остаться в постели. Теперь у него было одиннадцать примеров для подражания: братья его прекрасной жены, оказалось, встают с рассветом.
Во взгляде короля, устремленном в окно, читалась задумчивость. Он все еще жалел архиепископа. Прошло столько лет, и этот строгий старик стал ему вторым отцом. Бедолага, должно быть, к концу своей жизни он совсем выжил из ума: назвал ее жену, королеву, ведьмой, и едва не убедил его отправить Элизу, невинную, прекрасную Элизу на костер. Молодой король был отходчив, и простил это своему наставнику, ведь в конце концов его возлюбленная выжила, спаслась. В какой же он был ярости, когда узнал, что кто-то пробрался в сад Его Высокопреосвященства и дерзнул убить божьего слугу, зарезать, как какого-то вшивого бродягу. Несчастный старик истек кровью в собственном саду, накрывая ладонью своего почти ручного соловья. Кому помешала маленькая птичка – так, что коварный убийца архиепископа Клавдия попросту смял – рукой ли, сапогом ли. Убийц до сих пор не нашли, и ему для успокоения Церкви пришлось повесить двоих оборванцев, протрезвевших разве что к моменту казни. Однако сам король Эрик ничего не забыл.
В дверь постучали, прервав течение мыслей короля. Он повернулся к двери, глядя на вошедшего принца, самого старшего брата Элизы. Король никак не мог запомнить их всех, научиться различать их, потому что, хоть среди них и не было близнецов, но они и без того были очень похожи друг на друга. Однако этого, старшего, король Эрик с легкостью выделял среди остальных полулебедей.
– Ваше Величество, – принц поклонился, пусть и не очень изящно, и Эрик в свою очередь встал и вышел из-за своего письменного стола, потому что терпеть не мог церемоний между близкими родственниками.
Читать дальшеСтарший принц был светловолосым, но не белокурым, как большинство братьев, волосы его казались жесткими, как будто иссушенными солнцем, а в чуть более темной бороде то и дело мелькала ранняя седина. Втайне Эрик восхищался им. Принц был старше него, сильный, решительный, немногословный. Иногда Эрику казалось, что старший принц походил на короля куда больше, чем он сам.
– Кажется, мы нашли убийц, – многозначительно произнес принц.
– Где?
Эрик вскочил бы с места, если бы уже не стоял.
– Они пытаются скрыться, – принц презрительно ухмыльнулся. – Как насекомые в своих маленьких щелях. Но мы достанем их оттуда, не сомневайтесь, мой король, – на секунду его глаза зло и хищно блеснули. – Мы будем ждать внизу. Мы позволили себе приказать седлать лошадей.
Не дожидаясь ответа, старший полулебедь вышел из комнаты. Королю показалось, что прежде он с опаской покосился на открытое окно за его спиной. Бросив бумаги, молодой король выбежал следом за старшим братом Элизы. Все его мысли занимала лишь месть убийцам архиепископа.
У огромных дверей во двор он едва сдерживал желание бежать. Не все принцы были здесь: Эрик увидел лишь шестерых, самых старших, державших под уздцы белых тонкокостных лошадей, почти не двигавшихся и даже не вздрагивавших от влаги, оседавшей на шерсти. Он всегда поражался тому, как вышколены лошади принцев. Возможно, и они были немного волшебными. Нет, скорее всего они были такими: настоящие лошади не бывают настолько красивыми и спокойными. Однако на этот раз королю стало не до любования чудесными животными. Он замедлил шаг, а вскоре и вовсе застыл на месте под безустанно лившим дождем.
Небо темнело. Птицы не просто улетали на юг – птицы покидали эти места. Все они летели прочь, бросив свои гнезда. А ведь лето только подходило к концу. И, даже будь это осень, король уже разглядел и тех пичужек, которые всю зиму жили в городе – и они тоже не желали здесь оставаться. То и дело, группами, и большие, и маленькие, они камнем падали вниз, будто хотели кинуться на стоявших внизу людей, но над самыми головами, а иногда уже над землей взмывали обратно вверх. После этого они улетали прочь с остальными, но вместо них появлялись другие. Самыми храбрыми были хищники, он сам видел, что многие из них не улетали, а дожидались следующих сбившихся в кучку птиц. И, хоть ему было не по себе, когда он выходил на открытое пространство, он был королем и не позволил показать свой страх. Король Эрик решительным шагом направился к ожидавшему его отряду гвардейцев и принцам, стоявшим под навесам, и с такой же настороженностью посматривавших на устроенное обезумевшими птицами представление. Вернувшись, он разберется со всем этим. Если птицы не улетят сами, он прикажет лучникам перестрелять их.
Когда король подошел к своему молодому, бесстрашному горячему жеребцу, он увидел, как тот дрожит.
После смерти сумасшедшего архиепископа Элиза плохо спала. Почти каждую ночь ей снился сгорбленный, бессильно и зло, захлебываясь, плачущий старик. Она запомнила его руки – все в старческих темных пятнах, и худые дрожащие пальцы, наверняка уже не способные ничего удержать, вздрагивавшую спину и седую голову, раскачивавшуюся взад и вперед. Каждый раз она пыталась подойти к нему, бежала, чтобы утешить и заглянуть ему в лицо. Она была уверена, что узнает его. Но каждый раз, оглушенная его неразборчивым бормотанием, он просыпалась мгновением раньше прикосновения. Но его голос как будто не исчезал и после пробуждения. Он преследовал ее, куда бы она ни пошла, всегда был где-то на грани слуха.
Во дворце было холодно. Она совсем не любила эти толстые, огромные каменные стены.
Элиза была бы рада не видеть этих снов. Она ложилась поздно, чтобы оттянуть встречу с очередным кошмаром, но это ничего не меняло. А в ушах так и стояло «Ошибка. Ошибка. Я совершил ошибку».
Она уже задремала, и бормотание стало громче, когда в комнате раздался громкий, похожий на человеческий, крик. Элиза вздрогнула и выронила незаконченную вышивку. Она обернулась и вовсе вскочила на ноги, когда на спинку кресла заскочил большой растрепанный ворон. Молодая королева слышала, что этот ворон помнил живым старого короля и будто бы жил в саду у архиепископа. Потому и ее муж, недолюбливавший мрачную, зловещую птицу, мирился и с ее привычкой будить спящих, и с ее любовью скакать по замку и каркать со шкафов, и с яростью, с которой мрачный ворон кидался на чем-либо не угодивших ему людей. В своем отношении к птице молодая королева нисколько не отличалась от собственных служанок: она боялась дворцового «любимчика». Ворон взмахнул крыльями и перелетел на спинку ее стула, вцепившись в нее когтями. Мигнул черным глазом, повернув голову боком к Элизе и щелкнул клювом.
– Каррроль охотится! – гаркнул ворон, снова сверкнув глазами и переступив с ноги на ногу. – Старррик умер-р! Каррролева… – он подпрыгнул на месте и каркнул ей в лицо: – идет на костер!!
Элиза отшатнулась и вскочила на ноги. Он многого наслушался во дворце и его окрестностях.
– Прроклятые птицы! – вновь заголосил ворон. – Перррестррелять! – он разошелся еще сильнее, запрыгал на месте, крича и мешая речь с карканьем. – Убить! Убить! Убить! Прроклятые птицы! Стррелять! Стррелять! Каррроль умррет!
Уронив вышивку и прижав руки к губам, побледневшая королева сделала несколько быстрых шагов назад, желая оказаться как можно дальше от страшной птицы с траурным оперением. Однако, накричавшись, ворон распахнул крылья и вылетел в окно. Элиза глубоко вздохнула, успокаивая дыхание. Птица всего лишь болтала глупости, мешая все услышанные слова, но это глупое, неосознанное пророчество очень напугало ее. Ей стало неуютно, и королева поспешила покинуть страшную теперь комнату. Почти все братья ускакали вместе с ее мужем ловить убийц архиепископа, остались только младшие, и, конечно, самый младший, так и оставшийся с крылом вместо одной из рук. Он говорил, что не сердится на Элизу, но его глаза как будто темнели, когда он говорил это. И ей до сих пор было стыдно перед братцем: это она не успела, это ее вина
У комнаты младшего Элиза услышала шум и прибавила шагу, придерживая руками юбки. Что-то могло случиться. Недаром ее несчастный братец жаловался ей, что королевский охотник смотрит хищно каждый раз, когда видит его. Мерзкий, хищный, бородатый деревенщина! Элиза подбежала к двери и распахнула ее. На полу комнаты лежала молодая служанка, а над ней стоял лебединокрылый брат Элизы. Он был рассержен, хмурился и сжимал губы. Но, как только он посмотрел на дверь и увидел Элизу, выражение его лица смягчилось, но он все еще был недоволен. Братец схватил служанку за шиворот, дернул вверх, поставил на ноги и буркнул:
– Эта неумеха пролила вино на мою постель. Выпорю ее на конюшне.
Королева посторонилась, и младший лебедь вышел, волоча за собой испуганную служанку, на правой щеке которой еще алел след от удара. Наказывать слуг было правильно, и Элиза никак не могла ему помешать. Ее вина в том, что братец часто злился, ее тоже следовало наказать за то, что она работала недостаточно быстро. Элиза уже хотела выйти, когда ее взгляд упал на не заправленную постель брата, на которой лежал нож. Элиза подошла и осторожно взяла его в руки. Странный это был нож – загнутый, как клык у собак ее мужа, и из странного, мутного металла. Она покрутила странное оружие с хищным лезвием длиной в ее ладонь в руках. На рукоятке, простой, не украшенной хотя бы одним камнем, она разглядела птичку – простую, что-то вроде воробья… нет, жаворонка… или, может, соловья. Нож этот был похож на тот, который она видела в руках у смешного халифа, которого она видела в детстве в гостях у своего отца. Элиза хихикнула, вспомнив, как забавно, высоко поднимая ноги, шагал высокий худой мужчина с длинным острым носом, бросила нож обратно на постель и вышла, тут же забыв о нем.
